| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
 | |  |
| Главная » 2010 » Июль » 20 » в общем, это о них ...
23:32 в общем, это о них ... |
На близком расстоянии - на их языке это... довольно много значит....но пока про день сегодняшний.
Да, я некачественный. Мне домашнее задание - рыб рисовать. А я...
А я немного посмотрел и понял, как это - когда солнце бьет насквозь. Танец под "Неополитано" в плеере - (я хочу 23 на Калугина.........) - в количестве одно солнце, один плеер, одна рука (ибо во второй пиво), одна я.
Скорей всего некачественно. Но - было. Но кажется по фиг.
Не один. Собака дома.
Огонь горит.
Но совсем такое - насквозь - не страшно.
Зачем я здесь и зачем я им - не знаю.
Но - рассказываю.
пролог - здесь ingadar.diary.ru/p9303014>9.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p9314987>6.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p9326432>6.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p9333617>0.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p9339947>6.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p9346590>2.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p9349660>7.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p9387240>5.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p9398989>7.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p9407945>0.htm
десять здесь: ingadar.diary.ru/p9414988>1.htm
одиннадцать ingadar.diary.ru/p9419235>8.htm
двенадцать: ingadar.diary.ru/p9428534>3.htm
тринадцать: ingadar.diary.ru/p9438923>3.htm
четырнадцать: ingadar.diary.ru/p9444646>1.htm
пятнадцать ingadar.diary.ru/p9450714>5.htm
шестнадцать ingadar.diary.ru/p9474245>6.htm
семнадцать ingadar.diary.ru/p9487755>5.htm
восемнадцать ingadar.diary.ru/p9498491>3.htm
девятнадцать ingadar.diary.ru/p9508495>4.htm
двадцать ingadar.diary.ru/p9512292>2.htm
двадцать один ingadar.diary.ru/p9572602>4.htm
двадцать два ingadar.diary.ru/p9586535>9.htm
двадцать три ingadar.diary.ru/p9599294>3.htm
двадцать четыре ingadar.diary.ru/p9613361>0.htm
двадцать пять ingadar.diary.ru/p9665896>4.htm
двадцать шесть ingadar.diary.ru/p9684665>3.htm
двадцать семь ingadar.diary.ru/p9940348>7.htm
двадцать восемь: извините все ingadar.diary.ru/p9955204>4.htm
двадцать девять ingadar.diary.ru/p9997160>9.htm
тридцать: ingadar.diary.ru/p1030060>88.htm
начало эпилога//части второй//глазами того, кто напротив
раз:ingadar.diary.ru/p1045387>46.htm
два: ingadar.diary.ru/p1067620>55.htm
три: ingadar.diary.ru/p1085660>69.htm
четыре: ingadar.diary.ru/p1102100>15.htm
пять: ingadar.diary.ru/p1132536>14.htm
гм. это все-таки будет короче. ну ладно
***
Мир трескаться начал чуть раньше, чем началась война. Я правда и тех событий на Айль-Саанрема не застал. Это был первый мой год - в Лингвистическом профессиональном, очень... трудный год. Пока привыкал одновременно - к одиночеству, к долгому и вязкому холоду - и к принятому режиму работы и аттестаций, все же - по непривычке - вкладываясь больше, чем следовало. Так, что иной раз сил выбраться на мгновенный выход в общую сеть, с родными пообщаться - не оставалось. И то: пользоваться учебными мощностями - для «нырков» на дальнюю передачу в личных целях не то, чтобы запрещено, но "настоятельно не рекомендуется". А за личные индивидуальные счеты... Запрашивают - на Эйяхайме – на Северных-то - за "личные счеты" - так, что мне никаких средств бы не хватило.
А они, Лен, чужие… храмовые - поступали примерно так же, как я вот сейчас тебе. Они писали послания. Хорошо так, подробно. На близком расстоянии - на их языке это... довольно много значит. А еще помню, отдельно, как объясняла мне - вот под старшую школу - Таари... про связь. Что им вот так привычней. Вдумчивыми, отдельными посланиями. Прямая мгновенная - связь, конечно - у них тоже есть, но она... Для необходимого - я так понял...
А потом пришел средний - зимний триместр (сам помнишь, сколько там зима - и какая), самый первый - как раз нагружают разнообразным фундаментальным экономическим... знанием. Выносил я его с трудом. По нагрузке и по температуре. Потому... не "не удивился" – я к стыду своему почти не заметил, что послания-то перестали приходить…
Я и на ту новостную ленту нарвался случайно. Вынырнул из сдачи испытаний – как из-под самой темной и тяжелой воды. Выхода на связь я бы совсем не потянул… но за новостные ролики по всем окрестным системам, как ты понимаешь, лишнего не запрашивают. Что там творится, дома-то…
Дома уже была весна. Дома – творилось.
Далеко. В глубине. В крохотных свернутых квадратиках необязательных новостей. Обязательной - как сейчас помню - было раннее открытие дайвинг-сезона "цветения рифов" в нашем море. На этот квадратик же я и указал случайно... "Хулиганская драка, могущая повлечь межцивилизационные последствия" - послушно отметил скучный анонс официальных новостей. Я озадачился. Я захотел подробнее. И дальше... мне пришлось вкладывать дополнительные средства в личные выходы сети. Потому как я потребовал полной подписки на новости.
Наверно, ты хочешь спросить, узнавал ли я Терьо тогда – в тех новостях о и на том суде. Узнавал – отвечу я. И знаешь – верил. Оправдывал, если хочешь.
Вот ты, Лен, говоришь, что человечество в общем, прогрессирует – неизбежно расплачиваясь за это повышением удельного веса глупости. Что чудовищные пережитки средневековья уходят в прошлое – и да, развязать войну за территории могли только варвары файдайр – с соответственным менталитетом… А мы-то в целом становимся понятливее, образованнее и несколько гуманнее – из правил общежития и разумного эгоизма, усвоенных любым нормальным независимым человеком. Наверно, ты очень прав… исторически. Но на обочине следования независимого человечества путем разума и самоорганизации откуда-то берут и возникают «четыре подростка в возрасте тринадцати-пятнадцати лет», которым… Лён, я наверно тоже – варвар, подходящего слова подобрать не могу – что им? – интересно? – поиздеваться над беспомощным мелким зверенышем. Щенок был.
А что местом они выбрали пустошь за муниципальными – как раз неподалеку от невысоких стен «культурной миссии» - это им и вышло боком. «Я не могу, чтоб у стен моего дома убивали неспособного сопротивляться…»
Да, конечно – я помню до сих пор, пофразово, с голоса. И да, я узнавал Терьо. В том, что эта фраза была сказана и на нашем по-другому – куда более близко и открыто, чем ровное: «Эти… человеческие существа нуждались в уроке. Сожалею только о том, что не имел возможности преподать его раньше. Возможно, в другой форме». В том, как ровно – подробно – «без сожаления и гнева» - повествовал о «содержании» преподанного урока. Так, что на действия в состоянии аффекта захочешь – не спишешь. В знакомой чудовищной честности. Драки, на которую напирали новости, в общем, не было – «человеческих существ» отлупили… впрочем, это слово тоже не подойдет – к поведению и голосу. «Поучили». Точно – болезненно – и безжалостно. И надолго. Потому что обязательная компенсация пострадавшим, которую Терьо присудили выплатить в числе прочего – в общем, весьма… обязательна. Всей требуемой починки физиономий явно не покроет.
В том, что говорили представители… пострадавших – я его тоже узнавал. А ведь явно хотелось – и столь же явно не моглось ответить по-другому. Да – подошел чужой, спросил и удивился. Послали. Попросил. Прекратить. Потому что так не делают. Понятно, владелец собственности может использовать ее по своему... неразумию. Ответил, что сделает. И еще сделает. Взялся за камень и даже успел бросить. Дальше было быстро.
Рассказывал не этот, младший... В стороне мол стоял, смотрел. Огреб со всеми. Но меньше. Этот... хозяин щенка и ко времени суда общался через представителей: лицо ему еще собирали. Языкатый был... наблюдающий. "Я не верил... что человек может двигаться так быстро и так... бесстрастно. Как будто... угодил в дробилку". Было больно. Потом "дробилка" внезапно остановилась. Оперла наиболее пострадавших о наименее. И скомандовала убираться. И еще - за каким поворотом станция помощи. "Если бы мы могли - мы бы побежали". Да, я бы на их месте полумертвым бы удрапал. "Но я увидел...- добавлял этот... свидетельствующий. - Как этот... говорил собаке. Так... страшно было..." "А почему вы не сбежали?" - спрашивали у него еще зачем-то. "Я не успел, - отзывался он. - Мы не поняли, что можно... Все было очень... быстро".
Да. Я узнавал Терьо. А как нечеловечески стремительно он может двигаться, и какой он сильный, на самом деле я знал давно. Очень.
Жизнью - не жизнью, но целость своей головы и многого другого - я ему обязан. Перед этим, правда, своей глупости - что с этой головой чуть было не распростился.
По скалам у Радужных гор, тех самых - где был мой деньрожденный пикник, мы не лазали. Кто б пустил в туристическом парке второго разряда - просматриваемом, то есть, насквозь заниматься небезопасными действиями? А в специальных развлекательных парках тоже. Они гостей с побережных гостевых линий ждут, а местным обитателям... "Это очень дорого и очень опасно!" - сердились родители. "Очень опасно, да-да-да, - помню, как перед тем походом дразнился Вайцек. - Три инструктора, и на каждую кость - по шесть систем поддержки передвижения и слежения... Лежи, все за тебя сделают! Нет, мы пойдем на Гранитный. Только чтоб никому..."
…За что мой лучший друг детства так скверно ценил страховочные системы, я тогда как-то и не подумал выяснять. Вайцек тогда еще высмеял, внезапно и безжалостно, как умеют в детстве – за мое негромкое, что если на камни, надо бы наверно о защите подумать – о хотя бы простейшей, поясной. Мне много что разъяснили, предложили родиться у этих… гостей наших первых линий – и еще всякого разного, чтоб можно было быть маленьким, трусливым и по скалам передвигаться исключительно лежа на подушках и поддержках. В общем… Трусливым быть очень не хотелось, а пойти на Гранитный… если хочешь: «все доказать» - очень.
А вот когда и как с нами увязался Терьо – вот не помню совсем. «Он ни-ког-да не проболтается», - это помню, поучительно дразнился нам наш командир. Шли мы без разрешения, это точно. Кто бы нас пустил… Выйти с первых линий, заплатить какие-то – и по мальчишеским меркам смешные деньги – за подумать только, рейсовый транспорт, рабочую «вертушку», долго и медленно трястись где-то в пустынных окраинах – чуть ли не до ресурсных поселков. Каждого поступка хватило бы. А сам Гранитный… Скалы, неровно – не природой, похоже, срезанные ступени, глыбы и осыпи, остатки чего-то производственного… Родителей перекосило бы, увидь они этот «скалодром».
Но… есть вещи, о которых в то время не думаешь совсем, а если и думаешь – как о тех страховочных системах – то они остались далеко, в мире, где я никогда бы не сел на рабочую «вертушку»… Сейчас – игра, и мы есть – и мы исследователи этого нового мира и надо спуститься на дно котловины, к неоткрытому озеру и новым землям…
Одного я вот так и не понял – с чего местность называли Гранитным? Камень совсем другой. Белый, местами сыпкий, слоистый… И неплотный, не слитная скала, иными местами трещинки, песок.
Навернулся – ты правильно догадываешься – я. Верней, почти навернулся. Падал бы долго, обрывы там высокие. А катился бы…или отвесно – разница была, конечно. Нам потом объяснили.
Это внезапно. Время действительно останавливается. Голова почему-то держит, как гремит вниз, шуршит осыпь – и первым летит тот камень, вывернувшийся под ногой, как внезапно теряется вес… И возвращается. Зрение не помнит. Ощущение. Глаза я, что ли, закрыл… Внезапно и больно – словно всей тяжестью отдельно…и приходится на руки. И на пояс. И только вспоминая этого… свидетеля я сейчас назову: да, я тоже себя почувствовал – в нечеловечески сильном. Только… мягком. Банкой на конвейере. Поймали. Перехватили. И как-то переставили на нужное: безопасное место.
Но... я не очень помню, как. Потом лучше помню. Я стою. Плечо саднит, ноги стоять не очень хотят. На той плошадке в хвойниках, об которую имел все шансы грохнуться. А над ухом - Терьо. Ровным: "Дыши. И еще раз дыши. - Так же ровно. – Озеро внизу видишь? Траву на берегу видишь? Какая она?" - "Ззеленая," - выдавливаю я из себя. "Так вот, дыши так, чтоб понять, как она пахнет", - улыбается над плечом Терьо. Стоит рядом. И, кажется, все еще держит. Хотя руками говорит: смотрит, как я там плечо себе ободрал. Я... не знаю, но стоять мне все легче. Пока я все сильней принюхиваюсь, так чем же... И наконец: "Я только озеро... унюхал". "Это хорошо. Теперь спускаться сможете?" - он переходит на другое обращение, и - как это объяснить? - меня снова накрывает пространство игры. Где мы - исследовательская партия, неизведанное озеро и скалы... И мне уже не так страшно.
Но все-таки страшно. Спускаться. «Сейчас, я еще немного вдохну и постараюсь», - говорю я. И еще помню: «Но я никак не могу унюхать, чем пахнет трава у озера…» «Извините, эр’тиер Нэтаньэль, - очень серьезно продолжает Терьо, хоть и смеется. – Там… в основном пушица растет, она ничем не пахнет. Так просто… проще объяснить, насколько глубоко дышать».
Мы спустились. Чуть позже, чем остальные. Ярко, чтоб их всех – помню как смотрит Вайцек на самодельную «поддерживающую систему» (Терьо соорудил на месте – там, на площадке – пока я дышал – какое-то подобие… я говорил: в этот пояс помещалось все). Как очень, очень ровно рапортует ему Терьо о непредвиденной задержке – да, командиром был Вайцек – для того времени – «как всегда». Как громко, со внезапными «выстрелами» горят сухие стебли той самой пушицы – толстые, пустотелые, с перегородками – тогда пахнут: едким дымом горящей травы…
А еще мне казалось, что был вечер. Сумерки уже. И огонь светил. Хотя конечно день был. С ярким солнцем. До сумерек – при том, сколько нам возвращаться и как – мы бы там явно не досидели. Игра, Лён. Пространство игры, которое вот с этим – чужим – нашим другом чуть-чуть смещалось в сторону чего-то… настоящего. Иногда – страшно настоящего. Тогда вот…
Непривычно молчаливый «медик» нашей «партии». Терьо заговорит совсем под конец нашего «важного исследовательского совета». Внезапно. Я помню его ровное, другое «Извините». Гораздо лучше, чем то, что он говорит сначала. Что-то там… считает необходимым дополнить… обязательные навыки. Случись еще непредвиденные задержки. В его отсутствие. Если мы согласны, конечно. Первым, помню, соглашается Вайцек. И еще – что это тогда Терьо немного становится… обычным с нами, улыбается: кого бы наглядным пособием выбрать… ладно, меня. Я буду очень говорливым пострадавшим.
И действительно, дополнил. Вот так, с ровного места. Менее наглядно, чем было бы… на самом деле. Что было бы - если бы некому было меня перехватить на склоне. И что мы, с теми знаниями могли бы сделать – с таким вот навернувшимся... И что делать... в силах любой. Да. Немного.
...И очень наглядно было. Не понимаю, как. Это все равно отдельно было. Даже когда "жертва" ехидно выдавала: "Ну... я почти умер". Когда начиналось все сначала. Да, я хорошо запомнил - в итоге. Это было... первое наглядное занятие. Да-да, я именно оттуда знаю, как справляться со свернутой кистью, не приплачивая автоматической медслужбе. Так что работе руки вовремя ты обязан... чужим.
А еще... я помню. Это страшно. Это... познавательно. И нужно. А еще я твердо знаю, что это вот - то, что сейчас Терьо - это игра такая. И он зашевелится... и выскажется. Страшно. Почти по-настоящему, но все-таки понарошку…
А еще я помню, как меняется, кривится наш бесстрашный командир Вайцек – в процессе того же объяснения. Страшно... Он у меня совсем не складывался тогда со "страшно". И внезапно, когда Терьо - сейчас заметно, что вся эта демонстрация рухнувшего со скал - понарошку - еще не выпрямившись, усмехается: "Ну вот, ты третий раз меня убил!" - я слышу - сорвавшийся, скрежетом по звонкому, со слезой... Что - мне?
- Кракозябра кривоногая! Слепыш! Растяпа! - и внезапное, подавившись. - Нэта... я... - и в небо, тыльной стороной ладони как с размаху стряхивая слезу. - С-спасибо. Что ты жив.
- А вот теперь хватит, - говорит Терьо, и слышу - как явно отряхивается Вайцек. И еще, как тихо, на требовательный жест.
- Да. Да, я понял.
...это потом я, чуть пугаясь, отрапортую - нашему командиру:
- Я ему ничего не говорил.
- Я знаю, - отзовется Вайцек. - И он тоже. Никому. Из взрослых... Ну что, он так не догадается? Какой он... - и четко помню, чертит в пыли носком черточку за черточкой: беги сюда... - настоящий, а?
А дальше уже привирает моя память: потом было. И мы старше. Потом – но почему мне кажется – тогда? Странные, по другую сторону времени сумерки – в яркий солнечный день, в глубине Гранитного… Отсветы – того огня… на том, как вспоминает и легко так оценивает Терьо:
- Просто есть вещи, которые однажды надо сделать. А потом совсем не обязательно говорить. Они обычно… глупости, - и смотрит вверх, мечтательно так улыбнувшись. – Я вот там, возле первого взрослого имени, школьную лабораторию взорвал…
- Как? – выдыхает у меня над ухом Вайцек и смеются ему в ответ еще заметнее:
- Я по итогам… пообещал не разглашать состав эксперимента.
- Жаль, - оценивает Вайцек. – Сильно потом влетело?
- Влетело? – он удивляется так целиком, как только Терьо и умел. – Нет. Зачем? Сначала руку собирали – я еще молодец, о маске подумал, а на прочую безопасность плюнул – тоже… А потом – построил меня наставник Сайно – что взрыв-то ты устроить уже умеешь, теперь напиши мне подробно все реакции, в результате которых наша лаборатория пришла в столь печальное состояние – и почему. А после - иди учись стеклить окна. Там западные, нерабочие, с витражами во всю стену… На три жизни вперед научился. А… ну еще пришлось потом думать, из чего и как утраченный ресурс восстанавливать…материалы всякие. Ну и мелким помогать преподавать пришлось. За все нерабочее время, мной обеспеченное… Тогда мне, наверно, и понравилось…
- Тоже мне, пре-епод, - помню, дразнится дальше Вайцек.
А еще хорошо, уже отдельно помню, как мы почти уже совсем взрослые – в выпускные годы – это вспомнили. Тогда как раз Гранитный завалило. «А помнишь, как мы…» Помню – и тоже крепко держал в голове, пока смотрел эти новости… пока все смотрел. Как Терьо умеет быть серьезным. «Есть много способов объяснить, чем пишут правила техники безопасности... но только один наиболее действенный. Только надо быть уверенным - как в небе уверенным - что сумеешь успеть раньше. Вот и все."
Я смотрел новости. Я смотрел на этого - взрослого, другого, он ронял слова как камни с высоты - много большей, чем те скалы у радужных водопадов. С чудовищной уверенности знающего, что сделал правильное... и не торопится понимать, что тут - основание для обвинения. Бесконечно-спокойным: "Я сделал и готов отвечать". И все равно хотел спросить. Терьо... Я не мог, я и сейчас - не могу называть его полным именем - не оттуда я смотрю: от меня будет звучать куда неправильней.... чем выговаривали все новости: таи-лехта Кеильтаор эс Винтаэр айе Ниинталь-рьен …Жестко, как нижним фаэ – смазывая, на «эй».
…Скажу – и вздрогну. Слишком крепко оно в памяти связалось с другими новостями. Там ты уже, Лён учил – думать отстраненно.
А пока – я мог… Смотрел – и спрашивал про себя: Терьо, это ты тоже посчитал тогда – наиболее действенным способом объяснить? Мелкий-то, рассказчик – он слышно было, как боялся. Даже сказал, что лучше б мы остановились. Или… посчитать ты тогда не успел?
Но так и не спросил.
Да, я, пошел их навестить. В отдых после первой летней практики – я как раз стал располагать средствами, чтоб побывать дома… Да, после. А что?
То есть – «что», конечно, было. «Человеческая жизнь у нас ценится все же дороже собачьей», - как с торжеством заявлял позирующий на фоне стеклянных углов – нашего, на Приморских линиях, Отделения Правосудия – господин общественный обвинитель. И еще помню, как добавлял под конец интервью («Златка», тридцать шестая частная станция новостей, точно) – что этот… чужой гость легко отделался. Объем финансовой компенсации, какое-то время подробного надзора… Завершение процесса я смотрел подробно, урвав время у аттестаций – и немало. Только честно, лучше помню, как выслушивает это Терьо… чем точные цифры компенсации. Слышал, порядок был – поседеешь. В общем, догадываюсь… Прикинуть хотя бы оплату медпомощи, что скорей всего сгрузили на виновника, а это наше Айль-Саанрема: рассчитаться сразу и по полной – выйдет, что умереть дешевле.
Не спрашивал я у них. Ну – как про такое спросишь?
А про вторую половину мне напомнили. Что стоит трижды подумать оправдавшему надежды семьи успешному студенту Высшей школы дипломатического корпуса – нужно ли навещать социально ненадежных, попавших под строгий надзор. С одной стороны, конечно, практика, с другой – сам понимаешь, на будущую репутацию это может и лечь – ну не пятном, так пятнышком. Легло, не иначе, да? Я подумал. Один раз. Еще один раз – подумал вслед за вопросом мамы: «Нэта, ты думаешь, им сейчас – до тебя?» Дольше – было довольно трудно перемахнуть и выйти на связь. Работала и мгновенный выход, значит – хватало чем поддерживать.
А мне обрадовались. Это… очень близкий жест. Приветствия, радости встречи… Так что перемахнул я единым выдохом: «Таари… я приехал. Я хочу вас навестить…» И мне сказали, что будут рады.
И рады они мне были.
Я не спрашивал, Лен. Не мог. Не хотел. Нам и так было, о чем говорить – много, долго – о моей учебе, о холоде на Эйяхайме, о том, кто мне преподает… Помню, как удивлялся – мир же у них, весь – там количество единиц территории только нам открытых – ну, зашкаливает. А из названных мной преподавателей-фай… Двух они назвали, узнали совсем – по манеру разговора, так, что еще сильно растерянного меня насмешили. Еще у кого-то узнали – второе имя, «Семью и землю»… Я удивлялся. Я тогда еще не выучился до правоты афоризма, что мир большой, а дипломатический корпус – маленький. Но знаешь… и у нас так внутри не знают.
Не спрашивал. Заговорился. Уверен, и им было интереснее. А еще… Там было хорошо. Все равно хорошо. Словно все, что бы то ни было неподъемного в мире, оставалось даже не у дверей. У калитки сада, знакомого мне с самого детства. А внутри, где шуршит ветер, где Терьо сидит и увлеченно превращает кусок деревяшки в какую-то крылатую тварину, а ветер сносит стружки в траву – хорошо… Как будто совсем ничего не изменилось.
Но изменилось, конечно же… Терьо, который в хороший осенний день остался в саду – и вокруг не вьется привычной мелкотни… Правда, тварина та предполагала быть носовым украшением. К лодке. Сильно сомневаюсь, что делал ее только – лишь бы делать… Да и видел я еще – прибегающих в тот садик.
А самое главное «изменилось» встретило меня еще до калитки. Забор там невысокий, ниже пояса, но зелень у забора вымахала – часто и не видно, что там. Кто там, за забором, заворчит, глухим, зверьим… Не угадаю – вот голос Терьо вслед – что все ничего, Мелкий, свои…
Шайлендцы плохо лают. Даже не чистокровные, а этот явно был помесью. А хороший вырос зверь – та самая собака. Рыжий - не шайлендская острая морда и уши, но густая, на две ладони в глубину - пока там до него самого достанешь - шерсть вполне по стандартам породы. И ростом уже - походил. На вполне породистого. Ну, до пояса мне не дотягивался. Пока еще. На беззащитного щеночка он уже не слишком-то походил. Но они быстро растут, шайлендцы Правда - по виду, по выражению морды, ага, по тому, с какой готовностью бросался зверь играть с Терьо... Видно было - молодой зверь. Выученный - и молодой. И невероятно довольный своей собачей жизнью. А еще... так невероятно похожий на своего хозяина. Нынешнего, да. Терьо. "Про "возврат частной собственности" они, на свое счастье, не заикнулись" - это была одна из немногих фраз, сказанных им про происходившее. "Собственность" в это время растянулся рядышком, в тенечке - наигравшийся, мокрый - в озерцо в центре сада занырнул за палкой, день жаркий, а с их-то шерстью - смотрел, косил темным глазом и ухо настораживал.
И еще тогда же... Терьо отвлекся - инструмент сменить. Потрепал собаку - так ладонь и оставил. Посмотрел на меня - а я молчал, ну - не спрашивать же. И спокойно - и на очень близком расстоянии:
- Я только об одном сожалею, Нэта. Слишком долго понимал, что можно. Просто. Швырнуть камнем. В того, кто не может сопротивляться. И доверяет. Хорошо, что ты пушистый, Мелкий...
Зверь шевельнул ухом, покосился на хозяина... Как будто понимал. Негромкое еще раз: "Я мог не успеть. Об этом - сожалею".
...В тот приезд я их видел последний раз. Только тогда не знал об этом. Я еще приходил в гости. Говорил. Помогал Терьо лодку строить. Потом пришло время мне отбывать.
Да все я помню. Что было дальше. А закрываю глаза - и вижу. Белый каменный заборчик, у калитки - красным - разным - листва "чужого винограда". Я вперед смотрю. Они провожают – рядом, сзади и чуть сбоку - место-для-близких. Две очень разные ладони. Напутствием - на дальнюю дорогу... благословением? Два голоса, состроившиеся в один. "Живи долго, Нэта. Хорошо?"
Как сейчас... как тогда - слышу.
Под тем подробным надзором Терьо обязали пребывать два года. Потому ли они не ушли? Не уверен. Я не знаю, почему.
Через эти два года началась война.
А еще, Лен, я это зря тебе говорю. Я не знаю, как рассказывать и объяснять. Но...
Просто иногда – и здесь особенно, здесь чаще – я слышу: они все также стоят у меня за спиной.
Даже если... о событиях тех новостей, что смотрели мы вместе, Терьо вот так же - не сожалел. Не сожалел бы…
***
- Хорошо, что ты пушистый... - говорит, выпрямляясь, Терьо. На улице уже совсем темно, а размытая вовне подсветка передвижного медицинского стирает цвета, перекрашивает в холодное серебро и протянутую руку и рыжую собачью шерсть. - Бегать еще будешь. Хорошо.
- Надо же, - это голос, звонче теней подсветки как раз накрывает последнее сказанное. Смуглая, молодая, явно здешняя, по внешности ли, по странному ли выговору в фаэ - с Айль-Саанрема - жительница культурной миссии файдайр редко кому показывается на глаза... А кому показывается – те уверены, что говорить она не умеет. – Лижется. Бедняга, - она сидит, осторожно углаживает собаку. - Как будто понимает... А собак ты учить умеешь, Терьо?
И он ответит сначала:
- Умею. Общие принципы схожи, - и только потом заговорит. С лехта Таалиор, что тоже как раз выпрямится - от операторского места передвижного медицинского.
Чужим за этим не должно смотреть - но никто чужой и не заметит - а заметит… Так сторонним взглядом - не считать - легкие движения пальцев, искорки взглядов - другое общее, что становится и остается - отдельным языком - только этих двоих... отдельным - самым близких. Говорит он куда объемней и ярче - просто слов. Но слова тоже будут. Терьо негромко, легким ветром по листве:
- Да, светлячок мой полночный, я понимаю, что я наделал. Но... не мог я иначе...
А дальше - снова движением, разговором рук, светлое серебро и темное - в оставленной подсветке. Это... не переводится. Да и в сторону смотрит - свидетельница, чтоб позже нарушить тишину, негромко:
- У тебя будут очень глупые хозяева, песа... Хорошие, да.
И слышит - как со внезапным шипением отряхивается Терьо.
...Ночь здесь падает быстро. И именно на муниципальных окраинах еще и очень плотно. Зарево Приморских линий - яркое, многоцветное - скорей подчеркивает темноту, чем светит. Приморские не спят почти никогда – а здесь с освещением улиц предпочитают экономить. И теплые – как живой огонь… да почему – «как» - фонари над калиткой у этого сада видны далеко-далеко в глубину улиц.
Только вот идти до них от того пустыря было далеко – почти полсада огибать. Через стену быстрей и проще – благо, она условная - на перешагнуть.
Это граница – не очень условная. Шаг не замедлить, прикрыть зверика – нырнуть в зеленые заросли, на вдох и выдох – знакомое: пелена запахов из сада трав, плеск воды, шелест листьев. «Мы дома, Мелкий. Сейчас со всем разберемся…»
И не успеть додумать – вынырнуть на дорожку – и уже увидеть, что идут навстречу. Ему-то просто разглядеть, что Таари – торопится. Землю своего дома – слышно… и то, что Терьо глубокой ночью вернулся через стену – и очень злым – тоже.
Быстрый взгляд – которому света достаточно отследить все. Выражение лица, меховой клубок на руках… И первое во взгляде – на излете – острой, колючей тревогой – поймать, перехватить:
- Не моя, - первым говорит Терьо. Рубашка-то была светлой. Ну да, была… - И не зверя тоже. Ничего не сломано - но... зверя надо посмотреть.
"Понятно", - говорит ладонь. Осторожным прикосновением. Успеется - и за время, пока идут - ко входу в дом. Быстро идут.
Голос говорит другое:
- Дрался?
- Пришлось, - ровно укладывает Терьо. Так, чтоб мимо ступеней входа. И дальше - так же мимо входа в дом - он уже шипит. Переливчато. Слишком наполненно - для короткого. - Разумные.
- Много? - так же ровно отзывается Таари. Уже внутри. Под то, как взгляд находит скамейку на входе: походную - как раз и под портативный медицинский крепления: вот и укладывай. Слушается. Смотрит. Вот так, песа, но все же - надеемся, все хорошо?
- Нет, - и он шипит еще раз. - Недовыростки. Пришлось... научить. Словами не понимают. Четыре раза, правда, не повторил - за зверя испугался.
- Понимаю, - отзываются ему. - Я смотрю, что с щенком. А ты, - и, перехватывая взгляд, чуть-чуть, уголками, Таари улыбнется, так - чтоб сосредоточенному виду не мешало. - Иди. Отмывайся. Хорошо?
…Он отряхивается - и смотрят на Терьо двое. Движение ладоней Таари не спрашивает, это другая не удержится:
- Ты чего?
- Противно... - объемно, открыто говорит Терьо. - До неба противно. В голову не положу. Значит, пару синяков парень получит и в гребеня залезет - так кошмар и ужас, деточка понял, что такое больно. А зверика прибить... ну, нехорошо, но "в пределах нормы". Доказательство... взрослости: сожри их Безымянные! Этому учатся ж - мелкие – ударь беззащитного. Того, кто тебе доверяет.
- Это не доказательство, - негромко поправляет местная. - Это так просто развлекаются.
- Терьо, свет мой, - ярко, звучным, выговаривает Таарь, и продолжает неожиданным, - ты сейчас делаешь... тоже не самое правильное, - ладони еще продолжают, два - крылом - движения, и ложатся - на протянутую ладонь: "да, принимаю". И дальше этой, местной собеседнице - на двух ладонях горстью - передает Терьо неожиданное:
- Нет, Сьерах, - имя... да уже не гостьи, жительницы, этого дома - местное имя, говорит он не с местным произношением, мягче и звонче, - у нас...тоже не все светло и ясно. И иногда очень страшно. Но - у нас страшно. А здесь - противно. Р-разумные...
- Живы остались? - странно отстраненным, как сонным голосом, произносит в ответ та.
Соглашается он движением. И еще легко отряхивают пальцы. Брызги. Нежеланного. Что хотелось. Что недолжно...
- А вот эти, когда оклемаются, жаловаться пойдут. Или их родня, - продолжает тот же сонный голос. - И сработает. За этих... деточек... точно по всем основам справедливости заступаться придут. Зверски безвинно избитых. Я правильно понимаю?
Еще одно согласие - быстро. Еще одним - вслух недоуменным:
- Это наша территория...4:56:15
- Это их земля, - накроет тяжелой волной голос Таари.
- И я тебе могу пообещать в дни недолгие визит сюда местных... обеспечителей правосудия, - продолжает Сьерах... - В этом-то недоросткам сознаваться не страшно: подумаешь, собаку обидели. За-а что нас?
- Правда? - очень ярко спрашивает Терьо, и в ответ ему звучит - все от той же собеседницы. А голос проснулся на мгновение - резким - сверкнул, сейчас срежет:
- У службы Отделений правосудия спроси, Терьо. Когда к дверям этого дома придет.
Он отряхивается - снова. Так подчеркнуто и так естественно-брезгливо, как умеют разве некоторые кошачьи:
- Эти... У дверей моего дома?! Ладно. Сам схожу. Отвечать... Докуда там надо?
...Эти двое не говорят - вслух. Говорят - руки - осторожные движения пальцев, передают укатывающееся зернышко смысла. Как его - вслух? - в "Будь осторожен" и "Не бойся!" - так себе уместится.
- Ты еще в одном ошибся, Терьо, - голос - спящий снова - вмешивается, когда их ладони свое договорят. Можно будет ему перейти на стремительное, одним движением: "И что?"
- Это уже не учить... боюсь, - говорит она и гладит собаку. Зверь спит. - Это уже убивать.
И Терьо озвучивает. Ровно. Отчетом:
- Возможно. Я сначала почти хотел. Я… рад, что не пришлось.
***
запись создана: 21.06.2010 в 23:38
|
|
Категория: Новости |
Просмотров: 336 |
Добавил: rating
| Рейтинг: 0.0/0 |
| |
 | |  |
|
|
